Утром, убираясь дома, мать увидела спящего щенка. Он, повизгивая, мордашкой тыкался в волчью шкуру и никак не мог проснуться. Мать поругивая спящих сыновей: - Ух, сони! И откуда же такого толстячка принесли? Ишь, посмотри на него, - приговаривая, она собирала влажную одежду. Развесив её во дворе, мать обратилась к сидящему на топчане отцу: - Слышь, Каке, твои сорванцы ночью щенка откуда-то принесли. - Ладно, самое главное, чтобы он твоих кур не таскал, - допивая чай, рассмеялся над своей шуткой всегда строгий отец. Так щенок остался в большой семье. Несколько ночей Нун-на поскуливал, а днем игрался с волчьей шкурой. Наконец щенок вышел на улицу. Всё было неизвестно, и он начал обнюхивать окрестности. Обойдя курятник, он с визгом, поджав короткий хвост, побежал к дому. За ним гнался золотисто-коричневого цвета огромный петух. Нун-на вбежал в дом и, резко развернувшись, начал лаять на преследователя. Остановившись перед дверью, петух, яростно кудахча, мотал головой и рыл когтями землю. Все вокруг притихли. В тот день Нун-на не отходил далеко от дома, зализывая на хвостике рану, оставленную задиристым петухом. Прошло несколько месяцев. Нун-на подрос и уже бегал по всему двору, но не забывал о злом петухе, изредка поглядывая на птичий двор. Как-то осенью подросший Нун-на увязался за старшими сыновьями Каке, которые на лошадях выехали на охоту. Целый день он бегал за ними, к вечеру еле плелся, часто останавливался, заставляя лошадных подолгу ждать его. Наконец уставшие братья положили щенка на луку седла. У дома их встретил отец. - Вижу, что едете не пустые, - довольно начал отец, как вдруг Нун-на, свисая с лошади, сполз на землю. - Тьфу ты, а я-то думал, сайгу везут, - махнув рукой, отец зашел в дом. Так прошел год, потом ещё два. Нун-на вырос и превратился из игривого щенка в красноносого тобета. Ходил теперь он по двору вальяжно, огромный рост и сильный зычный заставляли приходивших ждать хозяев возле калитки. - Хороший пес, - не раз с улыбкой похлопывал пса по холке отец. - Как-то мать стала жаловаться отцу: - Каке, в последнее время из курятника стали пропадать яйца, - Зертай недоверчиво посмотрела в сторону пса. - Да ты что, Заке! И думать забудь, он слишком породист, чтобы докатиться до воровства, - сказал отец и ласково посмотрел на Нун-на. - Ну не знаю, на сколько он породист, а яйца пропадают, - недовольная Заке продолжала ворчать. Почувствовав, что говорят про него, Нун-на встал с нагретого места. Прогнув спину и вытянув вперед сильные передние лапы с растопыренными флангами пальцев, он потянулся, зевнув огромной зубастой пастью, в раздумье пошел кругами по двору. - Вот видишь, Заке, обидела его своим недоверием, эх ты, - отец быстро встал и вышел из-за стола. Несколько дней оскорбленный недоверием Нун-на, засев в засаде, зорко наблюдал за курятником. И вот однажды, когда все ушли, оставив дом на его попечение, случилась такая история. Зертай вернулась с фермы домой и обнаружила, что собаки нет нигде. - Вот сегодня он получит, ишь, дом оставил без присмотра, - причитала Заке. Тут со стороны курятника донеслось зловещее рычание. Войдя в курятник, она увидела, что в углу, закрыв ладонями лицо, стоит соседка. На плечах её лежали тяжелые лапы огромного пса, и он рычал на каждое её движение. Под ногами лежало лукошко с рассыпанными яйцами. - Нун-на! Что ты, миленький, иди сюда, мой хорошенький, - заискивая перед псом, Заке осторожно взяла его за холку и стащила с плеч соседки. Освобожденная соседка, рухнув на колени, заголосила: - Прости меня, Заке, хотела пару яиц на тесто взять, они у тебя такие беленькие, не удержалась, а тут этот появился, чуть не умерла со страху, стояла так уж больше часу, - захлебываясь в слезах, рыдала соседка. - Хорошо, хорошо, возьми все и не плачь, а собаку нашу прости, - кое-как сдерживаясь от смеха, мать проводила её через внутреннюю калитку домой. Вечером, когда вся семья собралась вокруг стола, мать рассказала, что произошло днем. Все хохотали, а дети от смеха катались по полу. Так Нун-на завоевал доверие и уважение Заке. Весной, когда скот погнали на джайляу в горы, Нун-на умело и ловко подгонял отстающих от отары овец. Удивленные врожденными пастушьими навыками пса чабаны не раз подъезжали к отцу с предложениями: - Ведь это у него в крови, Каке! Продай нам собаку, десять, пятнадцать баранов дадим, а, Каке? - Даже за сто баранов не отдам его вам, - громко смеялся отец над растерянными пастухами. На джайляу добрались в два перехода. Распустив отары, пастухи стали готовить ужин. Вдруг раздался крик: - Волк! Волк! Вон убегает, - указывал пальцем молодой подпасок. Лай собак заставил волка поджать хвост и бежать. Часто оглядываясь на преследователей, он быстро перешел бурную реку и продолжили бег. Преследующие его собаки, испугавшись шумной реки, остановились и только пусто лаяли вслед убегавшему волку. Тут кто-то зоркий из толпы закричал: - Вон, смотрите! Смотрите! Собака Касена-ага реку перешла и догоняет волка. Волк был невелик, подросток, он бежал к горам. Когда его нагнал Нун-на, он, резко обернувшись, злобно оскалил острые белые зубы, но это ему не помогло. Не знавший страха перед волчьим запахом Нун-на с ходу сбил волка на землю и ловко перехватил ему горло мощными челюстями. Почувствовав под собой маленькое дрожащее тело и хрип задыхающегося волка, Нун-на вдруг вспомнил запах, напомнивший далекое детство. Запах теплой старой шкуры, которая долгое время была ему домом и безмолвной игрушкой для его растущих зубов. Нахлынувшие давно забытые добрые воспоминания заставили его проявить жалость к живому волчонку и он разжал свои сильные челюсти. Волк, отдышавшись, долго смотрел на возвышающуюся над ним громаду, словно запоминал своего врага и спасителя. Он медленно вылез из-под Нун-на. Побежденный, но живой волк, поджав хвост, быстро исчез в густых зарослях можжевельника. Наблюдавшая за всем этим разгоряченная толпа людей была не единодушна в отношении к Нун-на. Нун-на перешел обратно реку, шел он медленно, и взгляд его был таким умным, как будто он почувствовал грань между жизнью и смертью. Дожидавшаяся свора собак по-разному реагировала на его поступок. Суки подбегали и, виляя хвостами, облизывали его морду, кобели стояли в стороне и с завистью смотрели, но одобрительно махали хвостами, признавая в нем вожака. В ту ночь у костра собралось много народу и почти до утра не затихали разговоры и пересуды людей о странном поступке Нун-на. Только Касен и его верный пес лежали у костра и молча смотрели на красно-желтые живые языки пламени, с треском вырывающиеся из поленьев. Через день на джайляу табунщики стали выбирать молодых, необъезженных коней. Заарканив молодого жеребца, они никак не могли накинуть на него уздечку и надеть седло. Сильный жеребец не подпускал к себе, даже аркан, затянувшийся на его шее, не мог усмирить его мощь. Каке подал одобряющий клич нетерпеливо перебирающему ногами и посматривающему на хозяина псу. - Айдак! Ждавший команды пес с разбегу ловко схватил жеребца за хвост, с силой несколько раз дернув его, прижал к земле. От неожиданности конь захрипел, попятился назад и, широко расставив дрожащие ноги, застыл на месте. Табунщики быстро накинули уздечку и седло на испуганного жеребца. По команде Каке Нун-на отпустил хвост и, облизываясь, подбежал к хозяину. Вновь все восхитились силе и проворности пса, прицокивали языками. Много раз ещё с просьбами о продаже пса приставали к Каке табунщики, но он отверг все их предложения. Обустроив своих овец к пастушьим стадам, Касен, напевая песни, спустился с джайляу в аул. В доме его ждали гости, приехавшие из города, а точнее, этнографическая экспедиция. Отец, несмотря на свою угрюмость, несколько дней беседовал с молодыми учеными. Рассказывал о забытых праздниках, толковал старые позабытые слова. Пословиц и поговорок наговорил, что хватило бы на целую книгу. Ученые с упоением слушали его и быстро записывали всё в блокнот и на магнитофонную ленту. А познания старика о казахской собачьей породе тобет были настолько глубоки, что даже местные аксакалы удивленно ахали. Через несколько дней, собрав необходимый научный материал, ученые стали прощаться: - Спасибо вам за все, Каке, и ещё, если не секрет, почему у вашего пса такая странная кличка? - Секрета тут нет, когда его принесли домой, младшему сыну было всего два года и он, увидев щенка, проговорил: "Нун-на, Нун-на". Вот после этих слов и осталась эта кличка, - отвечал отец, посматривая на покрасневшего кенже - младшего сына. Тот стоял рядом с любимым псом и чесал ему за ухом. - Нун-на ещё много лет сопровождал Каке на охоту и джайляу. О бравых поступках пса слагались и пересказывались легенды и были, переходившие из уст в уста. Старшие сыновья Каке уехали учиться и остались в городе. Младшие подросли, став помощниками отцу. Вечерами старики оставались одни у накрытого стола, вспоминали проделки сыновей и тосковали по ним. Однажды мать сказала: - Каке, наш пес что-то совсем не лает и постоянно спит, видимо постарел, пора бы молодого заводить. - Тайт, старуха, и язык свой придержи, - резко оборвал всегда тактичный отец. Через несколько дней, получивший повестку в армию младший сын принес домой маленького щенка. Щенок оказался шустрым, бойко лаял на удивленно смотрящего на него Нун-на. Нун-на обнюхал щенка и, лизнув его в морду, признал в нем свою кровь. Первые дни Нун-на избегал настырного щенка, а тот без конца лез к нему: то ли с расспросами, а может, искал в нем отцовскую заботу. Но вскоре они подружились. Когда Нун-на вставал, игривый щенок рычал и хватал его за щиколотки, старший спасался бегством, но щенок всегда следовал за ним повсюду, впитывая в себя все его навыки и знания. Однажды к Каке в гости зашел табунщик. Допив чай и поговорив о былом, старый табунщик обратил внимание на пса, лежащего рядом. - Да, Каке, не только мы стареем, наши собаки и лошади тоже не отстают от нас. - Только коньяк с годами крепчает, курдас! - хмурился Каке. - Вот только хорошие собаки свою смерть не показывают хозяину, - вытирая вспотевшую выбритую голову ладонью и надев белый войлочный колпак, табунщик распрощался с хозяевами и медленно направил своего коня в сторону джайляу. То ли пес понял разговор людей, то ли просто пришло его время, но Нун-на встал и направился за околицу. Щенок привычно побежал за ним, но от предупредительного рыка он, заскулив, остался в ауле. Нун-на быстро нагнал табунщика и пошел за ним. Когда табунщик достиг первого перехода и остановился на ночлег, тогда он только заметил старого пса Каке. - Ты как здесь оказался, а? - удивленно вопрошал старик. Не обращая внимания на слова табунщика, Нун-на лег и стал смотреть в даль, где загорались огни родного аула. - На, держи, а то с голоду помрешь, - старик кинул кусок холодного мяса псу. Тот даже и носом не повел, положил тяжелую голову на лапы, и только потускневшие глаза его слезились. Ночью старик заснул. На небе появилась луна. Нун-на тяжело встал и пошел в сторону реки. Река была тиха, и от лунного света поверхность ее рябила, словно серебряные рыбки плыли ровными рядами. Нун-на вошел в воду и, немного постояв, пошел против течения. Он не раз спотыкался о камни и с головой проваливался в воду, но вновь, собравшись с силами, вставал и упорно продолжал идти. Берега реки стали обрывистей и на них то там, то здесь стали появляться тени. Он приподнял голову и увидел наблюдавших за ним трех волков. В лунном свете на пса смотрели знакомые желтые глаза огромного волка-вожака. Рядом стоявшие волки сглатывали слюну, повизгивая, они смотрели на будущую жертву, но рык вожака заставил их остаться на месте. Нун-на, опустив голову, продолжил свой недолгий путь. Достигнув впалого берега, он вышел из холодной реки. Не стряхивая с себя воду, он обернулся назад и, не увидев волков, медленно зашел за огромный камень. Больше его никто не видел. …Река, громыхнув камнями, понеслась по старому руслу, неся в себе новую жизнь. |
